Неточные совпадения
С утра встречались странникам
Все больше люди малые:
Свой
брат крестьянин-лапотник,
Мастеровые, нищие,
Солдаты, ямщики.
У нищих, у солдатиков
Не спрашивали странники,
Как им — легко ли, трудно ли
Живется на Руси?
Солдаты
шилом бреются,
Солдаты дымом греются —
Какое счастье тут?..
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на
шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и вспоминал о том, что он ждал
брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с
братом. И
брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже будут другие.
— А, Костя! — вдруг проговорил он, узнав
брата, и глаза его засветились радостью. Но в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и
шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
Но Каренина не дождалась
брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона. И, как только
брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила
брата левою рукой за
шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая, как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького
брата, обхватив его
шею своею длинною, высохшею как спичка рукой.
Вспомнилось, как назойливо возился с ним, как его отягощала любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую руку отца на голове своей, на
шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и
брат плакали в саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
Еще позади с своими брылами и апоплектической
шеей, выпятив грудь, шел князь Корчагин в дорожной фуражке и еще сзади — Мисси, Миша, двоюродный
брат, и знакомый Нехлюдову дипломат Остен с своей длинной
шеей, выдающимся кадыком и всегда веселым видом и настроением.
После нескольких колебаний определили считать за
брата или сестру до 8 лет четвертую часть расходов взрослой девицы, потом содержание девочки до 12 лет считалось за третью долю, с 12 — за половину содержания сестры ее, с 13 лет девочки поступали в ученицы в мастерскую, если не пристраивались иначе, и положено было, что с 16 лет они становятся полными участницами компании, если будут признаны выучившимися хорошо
шить.
Да, какую длинную бороду ты ни отпускай или как тщательно ни выбривай ее, все-таки ты несомненно и неоспоримо подлиннейший синий чулок, поэтому-то ведь я гонял тебя в
шею два раза, единственно поэтому, что терпеть не могу синих чулков, которых между нашим
братом, мужчинами, в десять раз больше, нежели между женщинами.
Вскоре в пансионе стало известно, что все три
брата участвовали в стычке и взяты в плен. Старший ранен казацкой пикой в
шею…
Его
братья слушали молча, маленький — плотно сжав губы и надувшись, а средний, опираясь локтем в колено, — наклонился ко мне и пригибал
брата рукою, закинутой за
шею его.
Я натаскал мешком чистого сухого песку, сложил его кучей на припеке под окном и зарывал
брата по
шею, как было указано дедушкой. Мальчику нравилось сидеть в песке, он сладко жмурился и светил мне необыкновенными глазами — без белков, только одни голубые зрачки, окруженные светлым колечком.
— Я в этом деле умнее самого квартального! У меня,
брат, из кожи хоть голицы
шей!
Про себя скажу тебе, что я, благодаря бога, живу здорово и спокойно. Добрые мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца — известие об его кончине пришло, когда я был в Тобольске с
братом Николаем. Нам была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил от Николая образок, которым батюшка благословил его с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия надел мне его на
шею.
— Какая,
брат, эта Фатеиха умная баба и собою-то какая красивая: за неволю этакая убежит от мужа, не станет ему подставлять
шеи.
Хромой портной был человек умный и наблюдательный, по своей должности много видавший разных людей и, вследствие своей хромоты, всегда сидевший и потому расположенный думать. Прожив у Марии Семеновны неделю, не мог надивиться на ее жизнь. Один раз она пришла к нему в кухню, где он
шил, застирать полотенцы и разговорилась с ним об его житье, как
брат его обижал, и как он отделился от него.
— Вот еще выдумал! — накинулась на него Аграфена, — что ты меня всякому навязываешь, разве я какая-нибудь… Пошел вон отсюда! Много вашего
брата, всякому стану вешаться на
шею: не таковская! С тобой только, этаким лешим, попутал, видно, лукавый за грехи мои связаться, да и то каюсь… а то выдумал!
— Старая холера, слышишь? Ведь
шею накостыляю!.. С вашим
братом церемониться, так пешком ходить!.. Ты слышишь, Змей Горыныч? Или тебе плевать на наши слова?
Алей помогал мне в работе, услуживал мне, чем мог в казармах, и видно было, что ему очень приятно было хоть чем-нибудь облегчить меня и угодить мне, и в этом старании угодить не было ни малейшего унижения или искания какой-нибудь выгоды, а теплое, дружеское чувство, которое он уже и не скрывал ко мне. Между прочим, у него было много способностей механических; он выучился порядочно
шить белье, тачал сапоги и впоследствии выучился, сколько мог, столярному делу.
Братья хвалили его и гордились им.
— Вот еще что! — сказал приказчик, глядя с удивлением на восторг запорожца. — Видно,
брат, у тебя шея-то крепка! Ну, что за потеха…
— Пустое,
брат, — отвечал запорожец, мигнув Алексею, — тащите его!.. иль нет!.. постой!.. Слушай, рыжая собака! Если ты хочешь, чтоб я тебя помиловал, то говори всю правду; но смотри, лишь только ты заикнешься, так и петлю на
шею! Жив ли Юрий Дмитрич Милославский?
— Э!
брат! Это теперь все побоку… Погода, вишь, переменилась… Суханчикову, Матрену Кузьминишну, просто в
шею прогнал. Та с горя в Португалию уехала.
— Ну-ну, и настряпала сегодня Танюша! Такие пельмени, — есть жалко и совестно, как совестно было бы живых соловьёв есть… Я,
брат, даже тебе тарелку оставил. Снимай с
шеи магазин, садись, ешь и — знай наших!
Она то и дело появлялась в комнате. Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого в такой особенный, толстый сюртук с карманами на боках и с большими пуговицами. Она ходила на цыпочках и как-то все вытягивала
шею по направлению к
брату. Фома вопросительно поглядывал на нее, но она его не замечала, пробегая мимо двери с тарелками и бутылками в руках.
В устройстве этого гардероба мужской портной, разумеется, не участвовал, все мужские наряды
братьям Марья Николаевна кроила и
шила сама с сестрою по выкройкам, взятым с сюртука Патрикея Семеныча, но все-таки это стоило денег, по скудным добыткам девушки довольно больших.
К обеду приехали из Оптухи мой отец и мать:
братья в парадной же кинулись друг другу на
шею и от радости заплакали, жена дяди со всеми повидалась, сдержанно наблюдая тон и приличие.
— Ну, мы с Гарусовым-то душа в душу жили, — отшучивался Арефа, уплетая хлеб за обе щеки. — У нас все пополам было: моя спина — его палка, моя
шея — его рогатка, мои руки — его руда… Ему ничего не жаль, и мне ничего не жаль. Я,
брат, Гарусовым доволен вот как… И какой добрый: душу оставил.
Вот этакой меховщик Кун, что ли, который вам шубы
шьет, какой-нибудь Никита Селиванович, который своим братом-скотом торгует; банкиры, спекулянты пенькового буяна, да что-нибудь еще в этом роде — вот это люди!
Незадолго до нашего отъезда, годовой
брат Петруша сильно заболел, и я как теперь помню на руках кормилицы выздоравливающего изнеможденного ребенка, едва держащего голову на исхудалой
шее.
Умерла бабушка. Я узнал о смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным
братом моим. В кратком письме — без запятых — было сказано, что бабушка, собирая милостыню на паперти церкви и упав, сломала себе ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба
брата и сестра с детьми — здоровые, молодые люди — сидели на
шее старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них не хватило разума позвать доктора.
— С которым воруешь вместе, вот как скажи! В больницу его свезли. Мишку твоего, ногу отдавило чугунной штыкой. Поди,
брат, пока честью просят, поди, а то в
шею провожу!..
— Передние-то хорошо несет, да задними-то хлябит; на двуногой-то,
брат, далеко не уедешь. Ванька! Подведи-ка ее сюда! — Ванька подвел лошадь к барину. — Вот она где хлябит-то, — говорил Масуров, толкая сильно кулаком лошадь в заднюю лопатку, так что та покачнулась, — шеи-то, смотри, ничего нет; вот и копыта-то точно у лошака; это уж,
брат, значит, не тово, не породиста.
Не слушай,
брат, никого, живи, гуляй до сорока, а потом успеешь отмолить, — хватит времени поклоны бить, да саваны
шить.
Отворил окно, поманил пальцем… Жили у нас во дворе, во флигелечке, два
брата — бомбардиры отставные, здоровенные, подлецы, усищи у каждого по аршину, морды красные… Сапожничали: где починить, где подметку подкинуть, где и новую пару
сшить, а более насчет пьянства. Вошли в комнату, стали у косяков, только усами водят, как тараканы: не перепадет ли? Отец подносит по рюмочке.
Идет тот сначала с пустым пивом, без денег, значит,
брат ему и говорит: «Кушайте сами; наша сестричка не дешевая: не по бору ходила, не шишки брала, а золотом
шила; у нашей сестрички по тысяче косички, по рублю волосок» — значит, выкуп надобно делать, денег в пиво класть.
— Из наших ведь,
брат, мужицких извинений не шубу
шить, это что! — возразил в свою очередь Семен. — Не на одной нашей работе, а и на всякой Петруху от тебя требуют — знаем тоже.
Она только что приехала от матери и очень обрадовалась
брату, бросилась к нему на
шею и разрыдалась.
Никита(с озлоблением).Как я могу сказать, коли они в зало вошли. Коли бы теперь свой
брат пришел и коли приказанье есть, я своего
брата по
шее могу гнать, а супротив господ я ничего говорить не смею.
К
брату Ариадны приехал погостить его университетский товарищ Лубков, Михаил Иваныч, милый человек, про которого кучера и лакеи говорили: «за-а-нятный господин!» Этак среднего роста, тощенький, плешивый, лицо, как у доброго буржуа, не интересное, но благообразное, бледное, с жесткими холеными усами, на
шее гусиная кожа с пупырышками, большой кадык.
Увидев меня, она вскрикнула от радости, и если б это было не в парке, наверное, бросилась бы мне на
шею; она крепко жала мне руки и смеялась, и я тоже смеялся и едва не плакал от волнения. Начались расспросы: как в деревне, что отец, видел ли я
брата и проч. Она требовала, чтобы я смотрел ей в глаза, и спрашивала, помню ли я пескарей, наши маленькие ссоры, пикники…
Брат Ираклий нервно дернул тонкой
шеей и улыбнулся.
— А так, ваше высокоблагородие, — по солдатски вытянувшись, ответил Егорушка. — Грехи отмаливать пришел. Значит, на нашем пароходе «
Брате Якове» ехал наш губернатор… Подаю ему щи, а в щах, например, таракан. Уж как его, окаянного, занесло в кастрюлю со щами — ума не приложу!.. Ну, губернатор сейчас капитана, ногами топать, кричать, а капитан сейчас, значит, меня в три
шеи… Выслужил, значит, пенсию в полном смысле: четыре недели в месяц жалованья сейчас получаю. Вот и пришел в обитель грех свой замаливать…
Половецкого начинало возмущать, что
брат Ираклий стоит и дергает
шеей. Он, наконец, не выдержал и проговорил...
Последовала длинная пауза.
Брат Ираклий задергал
шеей, точно это анонимное письмо писал он. Половецкий лежал, запрокинув голову на подушку и закрыв глаза.
— Американцы — негодяи!.. — решительно заявил
брат Ираклий, дергая
шеей.
— И даже весьма просто…
Шея у меня тонкая, а он вон какой здоровенный. Как схватит прямо за
шею… Нет,
брат, стара шутка! Это он мне хочет за свою чортову куклу отомстить… А я ему покажу еще не такую куклу. Х-ха…
А Половецкий стоял бледный, с искаженным от бешенства лицом и смотрел на него дикими, ничего невидевшими глазами. В этот момент дверь осторожно приотворилась, и показалась голова
брата Ираклия. Половецкий, как дикий зверь, одним прыжком бросился к нему, схватил его за тонкую
шею, втащил в комнату и, задыхаясь, заговорил...
Что ж оно такое?» — и, упираясь, делая усилия, чтобы высвободиться из рук Якова, нечаянно ухватился за его рубаху около
шеи и порвал воротник, а Аглае показалось, что это он хочет бить Якова, она вскрикнула, схватила бутылку с постным маслом и изо всей силы ударила ею ненавистного
брата прямо по темени.
Вот она вышла за богатого, а денег у нее все-таки не было, венчальное платье
шили в долг, и, когда сегодня ее провожали отец и
братья, она по их лицам видела, что у них не было ни копейки.
Взрослая девушка, его сестра, сидела у окна; она читала книгу или
шила что-нибудь и изредка поглядывала на
брата.